Тезисы докладов и сообщений Круглого стола
(21 ноября 2007 г., Москва)
Буганов А.В. О грамотности и чтении русских крестьян XIX в.
Кириченко О.В. Понятие святости в текстах, посвященных духовным отцам в православной традиции
Кузнецова А.И. К вопросу о современном бытовании гимнографических жанров в церковно-приходской среде
Лабынцев Ю.А., Щавинская Л.Л. Современная народная литература пограничья Беларуси, России и Украины
Шляхтина Н.В. Православная литература в современных русских семьях
и.о. зав. отделом, кин, ИЭА РАН
В начале XIX столетия устная традиция — песни, предания, легенды — оставалась основным источником знаний для русского крестьянства. Вместе с тем, по мере развития грамотности в народную среду проникала литература, прежде всего религиозная, и взаимодействовала с широко бытовавшим фольклором.
Еще в былинное время выучка грамоте и письму полагалась в семилетнем возрасте. Правда, под грамотой в соответствии со славянским и библейским смыслом этого слова разумелась не грамотность в нашем понимании, а священные книги Писания и Предания. Грамотей означал человека, умеющего читать по-славянски.
К допетровским временам восходила традиция чтения рукописной книги, которая сохранялась вплоть до последней войны 1941-1945 гг. (в основном в северных губерниях). C последней четверти XVIII возрастает поступление печатной продукции, растет уровень грамотности. Правда, сами подсчеты уровня грамотности в дореволюционной России носили довольно приблизительный характер. Где-то грамотным могли посчитать крестьянина, который умел читать и писать; в других случаях достаточным являлось только умение читать — «грамоте читать знаю, а писать скорописью не умею и тому не учивался». Большее число факторов говорит скорее в пользу той точки зрения, что деревня была более грамотной, нежели принято считать. Например, теперь в число неграмотных (официально зарегистрированных как неграмотные) часто попадали те, кто читал по церковнославянски. Чтение Библии и других церковных книг людьми, не обученными гражданской грамоте, сохранялось довольно долго. Даже в экспедициях второй половины XX в. приходилось встречать людей, считавшихся неграмотными, которые на вопрос, знают ли они по церковнославянски, уверенно отвечали : «Это-то я читаю».
Анализ крестьянского чтения доказывает, что читали не только на Севере и в Сибири (нередко приходится слышать, что интерес к книге существовал лишь в этих регионах), но и в центральных губерниях. В наши дни исследователями установлено, что имелись частные крестьянские библиотеки, причем некоторые частные собрания крепостных [выделено мной— А.Б.] крестьян насчитывали сотни томов.
Ошибочно напрямую связывать чтение книг с невысоким процентом грамотных. В селах было широко распространено чтение вслух. Широко распространена в России была и стихийная сельская книжная торговля, которая велась преимущественно бродячими разносчиками товара — офенями или коробейниками. Вместе с книгами они приносили иконы и лубочные картинки, в которых отражались многие религиозные и исторические сюжеты. Обращение к средствам визуального воздействия – фреске, иконе, религиозному лубку и др. укрепляло народную историческую память.
Более целенаправленное воздействие книжного знания было связано в первую очередь с деятельностью школ, училищ, сельских и волостных библиотек. В последнее пятилетие XIX века широко распространились публичные чтения для народа.
В чтении крестьяне отдавали предпочтение первую очередь книгам духовного, исторического, сельскохозяйственного содержания. Об этом говорят результаты земских обследований и историко-этнографических наблюдений. Отвечая на поставленный в анкете Владимирской земской управы на рубеже XIX—XX веков вопрос о том, какие книги находят полезными сельские жители, респонденты назвали «божественные» книги (60,8%), сельскохозяйственные (17,9%), исторические (11,5 %), повести и рассказы (3,6 %), сказки и прибаутки (2,2 %), ремесленные (1,1 %), учебные (1,1 %), прочие книги (1,8 %).
Во всех слоях русского общества, и прежде всего среди крестьян, пользовались популярностью жития святых. Около 60 % хранившихся у крестьян книг были духовно‑нравственного содержания; из них примерно четверть составляли жития святых. Агиографические сочинения издавна бытовали в тысячах списков, а с введением книгопечатания появилось немало печатных изданий житийной литературы. Предпочитали сборники чисто русских житий. Постепенно в круг крестьянского чтения входила также светская историческая и художественная литература. Основные источники исторической информации дополнялись.
В результате знания о церковной истории и ее ключевых исторических фигурах органично входили в народную историческую память.
снс, кин, ИЭА РАН
В православной религиозной традиции существует ёмкое и многогранное понятие «духовник», «духовный отец». В строго аскетическом смысле оно означает человека, взявшего на себя духовную ответственность за спасение человека в вечности. Стихи о духовном отце не писались при его жизни, но только после кончины, в них подводился жизненный итог. Центральное событие — смерть пастыря. Исследовательская задача — увидеть торжество святости, благодати, как это понимали духовные чада. В этих стихах нет философских размышлений, нет строгого богословского анализа, но есть образный поэтический взгляд верующих, православных христиан. Хотя стихотворения авторские и имеют литературную форму (размер, рифму), но они — народные стихи по той причине, что авторы их пишут всегда не от себя, а от третьего лица. «Мы» — это духовная семья духовника-старца, это его духовные чада, это «малое стадо», часть народа и тоже по-своему народ.
Рассмотрим несколько образцов народных стихов, написанных в честь своего духовного отца. В качестве материала для сравнения возьмем три типа духовников:
1. Сельский старец-священник, руководивший большим числом монастырских монахинь, а также постриженных в монашество сельчанок. (Хронология: 1930-1960-е годы).
Анализируя рукописные стихотворения, написанные сельскими, постриженными в сельское время монахинями, мы приходим к выводу, что святость пастыря передается в стихах через сравнение пастыря-старца с евангельским образом Христа, а святость места связана с гробом усопшего духовника, что также в рамках христианской традиции: гроб Христа, трактуется как «источник нашего воскресения».
2. Старец-священник из городского (московского) мужского монастыря, окормлявший духовных детей из числа мирян г. Москвы. (Хронология: 1930-е годы).
На нескольких примерах мы показываем, что и в городе существовала традиция писать стихи на смерть своего духовника. Скорее всего, традиция и возникла в городе, в образованной среде (московской и петербургской) в начале XX в. место здесь связано не с каким-то конкретным жилищем, монашеской келией, а с внутренним человеком, который и может быть «местом-дорогой» в соответствии с евангельскими словами: «Аз есмь путь, истина и жизнь» (Ин. 14, 6). Тема «святости лица», связанного с образом Христа-Бога пронизывает все стихотворение, а «святость места» не обозначена территориально, мы видим, как накладывается одно на другое — святость места и святость лица. Духовник, тяготеющий к образу Христа, и от того приобретающий качества «святости лица», одновременно является и «местом святости», т.к. он в особом пути — пути, где сочетаются «подвиг и жертва».
3. Сельский старец-праведник несвященник, вокруг которого собирались сельские чернички и особо религиозные сельские жители. (Хронология: 1900-1930-годы).
Здесь не писались стихи в честь духовного отца, но поэзией веет от всего сохранившегося комплекса живого предания о сельском старце, умершем в 1930-е годы и свято почитаемым до сих пор. Поэзия заключена в большом числе устно сохранившихся и передающихся по поколениям ярких притч из жизни старца и местных жителей — праотцев нынешних жителей. Притчи, как нам удалось показать в специальном исследовании, имеют четкую привязку к евангельскому тексту, что и освящает данное предание и имя старца. Святость места соотносится с конкретным местом — могилой старца. Здесь история имеет завершающий характер: только здесь прошлое, настоящее и будущее святы.
Все три рассмотренные ситуации почтения памяти старца-духовника духовными детьми поэтическими средствами, проанализированы типологически одинаково: с точки зрения святости «лица» и «места». Наш вывод: Разная социальная (городская и сельская), и образовательная среда (образованная и малообразованная) не влияла на сущность понимания святости. Везде святость лица старца была привязана к образу Христа, а святость места относилась к гробу, где пребывает тело старца. В городской поэзии «место» привязано к началу крестного пути на Голгофу (ссылку и смерть).
------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта «Феномен православной святости в мировоззрении и повседневной жизни русского народа», ОИФН РАН Программа фундаментальных исследований «Русская культура в мировой истории».
м.н.с., к.и.н., ИЭА РАН
.
Характерной чертой современного русского народного благочестия является любовь к чтению акафистов. Акафист – гимнографический жанр, изначально представляющий собой хвалебно-благодарственную песнь. Однако, акафисты, бытующие в современной церковно-приходской среде весьма разнообразны по содержанию. Главное, что их объединяет в один жанр – это форма. Акафист – жанр достаточно простой для пишущих, этим, возможно, объясняется всплеск акафистного творчества, начиная с последнего десятилетия XX в.
Особый интерес для исследования представляет составление акафистов в народной церковно-приходской среде. В какой-то степени акафисты в честь святых и подвижников благочестия в настоящее время заняли место житийного духовного стиха, т.к. акафист, по сути, заменяет собой житие или описание обретения чудотворной иконы, т. е. выполняет повествовательную функцию, и, вместе с тем, в свою очередь, как и духовный стих, может быть отнесен к области поэтического творчества. В то же время среди духовных стихов, бытующих в настоящее время в воцерковленной среде, большая часть может быть отнесена к типу стиха-молитвы.
В народе акафисты часто пишутся в честь подвижников благочестия еще до их официального церковного прославления. Такие акафисты не имеют богослужебного применения. Они читаются обычно дома или у могилы того, кому они посвящены. Из церковных гимнографических жанров в народном религиозном творчестве берутся за образец также тропари и кондаки. Они, как и акафисты пишутся в честь подвижников благочестия. Эти тропари и кондаки по своей функции оказываются близки к стихам-молитвам.
Составление и чтение акафистов, написание тропарей, кондаков, а иногда и составление целой службы, безусловно, является выражением народной любви и веры в святость тех, к кому они обращены. В то же время, священноначалие отмечает, что в этом есть нарушение духовной дисциплины. В то же время посвящение подвижникам благочестия стихов, что имеет в настоящее время очень широкое распространение, не осуждается. И именно народное почитание, свидетельства о благодатной помощи, как правило, ложатся в основу церковного прославления.
Существуют народные переложения тропарей и кондаков Пасхи и Рождества Христова. Их тексты, как до революции, так и в Советское время передавались устным путем, что вело к отходу от канонического текста. Эти, по своему происхождению, гимнографические тексты, могут исполняться не на глас, а приобретать в народе иное музыкальное оформление.
В настоящее время акафист – живой жанр, позволяющий автору духовно откликнуться на текущие события в мире.
Среди акафистов есть ряд произведений, принадлежащих скорее не к религиозной, а к социальной сфере. Им часто свойственен не столько молитвенный, сколько политический пафос. Так, известны акафисты Иоанну Грозному, Григорию Распутину, Игорю Талькову, воину Евгению Родионову. 1 сентября 2004 г. произошел захват бесланской школы, 3 сентября был штурм школы, а 6 сентября на сайте http://www.pravaya.ru/ появился «Акафист мученикам бесланским». В нем немало обвинений властей в бездействии, попустительстве и т. д.
Слово «акафист» может встречаться в названии авторских литературных произведений, например фельетон М.С. Булгакова «Акафист нашему качеству» или стихотворение А.С. Пушкина «Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной». Архимандрит Павел (Груздев) (1910-1996) иногда напевал приехавшим к нему в гости духовным чадам песенку «Акафист великому монашескому угоднику Самовару», которую вероятно можно отнести к области церковно-приходского фольклора.
Существуют и пародийные подражания жанру акафиста. Так, например, поэт середины – 2-ой пол. XIX в. Сиротин Василий Иванович «работал чиновником в какой-то вологодской канцелярии, но не выдержал затхлой атмосферы чиновничьего быта и написал сатирический акафист своему начальнику и сослуживцам, который и был зачитан во всеуслышание»[1].
У Н.С. Лескова в «Печерских антиках» содержится образец творчества киевских бурсаков XIX века – отрывок из «Акафиста матери Кукурузе». В современных семинариях среди учащихся также бытуют пародийные акафисты.
Итак, акафисты, а также тропари и кондаки, бытующие в настоящее время в русском народе, преимущественно в церковно-приходской среде, можно отнести к церковно-гимнографической и к народно-гимнографической группам. Среди народных текстов, относящихся по форме к жанру акафиста, выделяются те, что по содержанию принадлежат не только к религиозной, но и к социально-политической сфере. Пародийные же акафисты, встречающиеся в настоящее время в семинарском фольклоре, занимают ту же нишу, что и жанр анекдота.
Акафист является частью живой письменной традиции русского народа на современном этапе ее развития.
-------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Сиротин В.И. родился в 1830 в семье пономаря, закончил семинарию, служил священником до 1865 г., когда по собственному желанию был уволен из духовного сословия и после этого работал чиновником. (www.vologda-oblast.ru.)
Ю.А. Лабынцев, внс, дфн, ИСл РАН,
Л.Л. Щавинская, снс, кфн, ИСл РАН
Проблемы взаимодействия культур трёх восточнославянских народов – белорусского, русского и украинского, весьма мало изученные, а в значительной своей части не только не изученные, но и в полной мере не ставившиеся учёными вовсе, принадлежат к одним из самых злободневных и важных в гуманитарных науках. Политические реалии нашего времени, ход государственного размежевания, образование трёх самостоятельных государств Беларуси, Украины и России, в огромной степени актуализировали эту проблематику. Вместе с тем, нынешнее знание процесса культурного взаимодействия в среде восточнославянских народов, тем более касающееся современности, мало походит даже на беглый схематический набросок. Если же речь вести о культуре не профессиональной, массовой, народной, то в этом случае положение ещё более усугубляется.
Начиная с 1970‑х гг. группа московских ученых ведет постоянные экспедиционные исследования богатейшей книжно-литературной культуры местного населения, проживающего на обширных территориях Подляшья, Западного и Восточного Полесья. Это один из интереснейших историко-географических уголков Европы и, может быть, самый архаичный сегодня, а потому и наиболее притягательный для исследователей-гуманитариев всех специальностей регион мировой Славии. Одновременно ‑ это многовековое пространство активного взаимодействия восточнославянских и западнославянских культур, прежде всего белорусской, польской, русской, украинской, а на самом севере Подляшья еще и литовской. Подляшско-Полесский регион — выдающееся по своему значению культурное пограничье, которое существенно выделяется в масштабах европейского континента.
Наши экспедиции, проходившие в этих местах, были нацелены на сбор произведений народной книжно-литературной культуры, характеризующих прошлое и настоящее белорусского, русского и украинского этносов. Собранные в ходе экспедиций материалы, преимущественно разнообразные по своему техническому исполнению копии множества различных памятников народной письменности белорусско-российско-украинского пограничья, создают основу источниковой базы для проведения широкого комплекса теоретических исследований прошлого и настоящего народной литературной культуры белорусов, русских и украинцев. Эти материалы свидетельствуют о существовании общей восточнославянской культурной традиции в зоне многовекового взаимодействия всех трёх этносов; позволяют проследить развитие белорусской, русской и украинской народных литератур на крайних рубежах их географического схождения. Многообразие и многочисленность собранных текстов (от произведений древности до оригинальных сочинений, созданных в наши дни) подтверждают не только наличие достаточно полнокровной жизни народных литератур на этих территориях вплоть до современности, но и их дальнейшее успешное развитие и распространение, в том числе с использованием новейших средств коммуникации, включая электронно-сетевые.
Классифицировать весь этот огромный литературный массив совсем не просто. Разнообразная книжность и литература, его составляющие, распространяются в основном в рукописной форме преимущественно на современном русском литературном языке и местном русском просторечии, часто с многочисленными диалектными вкраплениями, украинскими и белорусскими; украинском и белорусском литературных языках, но гораздо чаще на их диалектных вариантах; книжном церковнославянском языке различных вариаций, порой и стилизации под него.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
* Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям» (Проект № 5.20)
мнс, ИЭА РАН
При изучении духовной культуры русских важной является проблема религиозного сознания. Этнографические исследования в этой области, на наш взгляд целесообразно вести, разрабатывая отдельные сферы проявления православной религиозности. Нас интересует проблема отражения религиозного сознания в культуре оформления дома. Этнографическое изучение современных русских православных семей в ходе экспедиций в Воронежскую, Липецкую, Курскую, Белгородскую области, а также в Москву и Санкт-Петербург в 1994-2004 г. позволило выявить структурно достаточно однородную культуру формирования жилого пространства.
Особое место в ней занимают хранящиеся в доме книги религиозного содержания. Как носители православной духовной и культурной традиции книги имеют ряд особенностей. Во-первых, они связаны со знаниями о православии в целом, а также с устными преданиями о вере в семье. Например, если в доме сохранилась Псалтирь, то люди могут рассказать, что по таким книгам читают по покойникам при соблюдении православного похоронного обряда, а эта конкретная книга досталась от бабушки, которая читала с такого-то возраста, готовилась к этому так-то, денег за это не брала и т. д. Во-вторых, книги, сохранившиеся в семье от предков, воспринимаются как освященные их молитвой, как вещественные доказательства их активной духовной жизни, их приверженности православию, свидетельства связи семьи с духовным миром и, следовательно, существования этого мира. И наконец, домашние религиозные тексты воспринимаются людьми как особенно близкие, свои, и через них становится ближе и вера, и церковь.
Можно выделить тему передачи православных святынь по поколениям. В стремлении передать детям, внукам Евангелие, Библию, Псалтирь, молитвословы доминирует не желание сохранить о себе память, а передать веру, обеспечить потомкам возможность приобщаться к православию. Люди, знавшие, насколько трудно было приобрести эти книги в советское время, особенно дорожат возможностью их иметь, говорят о передаче их детям как о залоге поддержания в них веры, стараются, по возможности, следить за тем, чтобы дети читали их, причем – с особым духовным настроем. Когда анализируешь судьбы верующих, юность и зрелость которых пришлись на время официального атеизма, понимаешь, что за этими книжечками Евангелия, молитвословов, Псалтири, переданными детям, стоит, можно сказать, вся исповедническая жизнь родителей, не отступивших от веры в годы гонений. Поучения, слова, с которыми старшие оставляют святыни и духовную литературу младшим, несут в себе и передают образец, пример, поведенческий стереотип отношения к этим связанным с верой предметам, показывают их роль в духовном возрастании человека.
Анализ этнографических материалов показывает серьезное отношение православных к содержанию домашней библиотеки в целом. Его рассматривают как фактор, влияющий на духовную атмосферу, качество досуга, ритм жизни семьи. Подчеркивается опасность хранения дома изданий эротического, оккультного содержания, гороскопов. Считают, что это оскверняет дом, вносит разлад в семейные отношения, развращает детей.
С обращением к вере многие семьи серьезно пересмотрели свои библиотеки, удаляя книги, которые считают греховными. В то же время о появлении в доме православной литературы говорят как о моменте, изменившем взгляды. В самом тоне разговора чувствуется, что речь идет о налаживании, стабилизации духовной жизни.
К имеющейся духовной литературе обращаются неоднократно, ищут в ней ответы на личные духовные вопросы и утешение в трудностях. Жития святых задают определенный вектор в отношении к жизни.
Через рассмотрение традиции хранения и использования духовной литературы раскрываются религиозное сознание, духовно-эмоциональный уровень религиозности, особенности народного благочестия, их воплощение в речевых формах, особенности родовой памяти, широта духовных связей семьи.
Л.Л. Щавинская, снс, кфн, ИСл РАН
Ю.А. Лабынцев, внс, дфн, ИСл РАН,
Исследования судеб текстов тех или иных авторов в истории мировой культуры относят чаще всего к проблематике литературоведческой, реже культурологической. На самом деле мы почти всегда имеем дело с интегральным коммуникационным феноменом, проследить развитие которого традиционными методами более или менее обстоятельно в общем-то не удается. Еще сложнее это сделать в отношении тех, чьи произведения прожили весьма долгую жизнь и уже веками являются слагаемыми мирового культурного пространства. Именно такими стали писания великого туровлянина святителя Кирилла. Увы, их история нам по прежнему остается известной лишь очень фрагментарно. Одна из самых больших загадок в данной связи – распространение текстов святителя, их рецепция в широкой народной среде. Впрочем, эта тема в науке пока и не ставилась вовсе.
Имеющиеся в нашем распоряжении наблюдения, сделанные в ходе различных архивных разысканий в ряде стран, а также в период проведения экспедиционных исследований, позволяют начертить своеобразный абрисный вариант подобной общей картины, точнее её фрагмента в хронологическом отрезке примерно с конца XVIII в. и до дня нынешнего. Тогда на Восточном Полесье сложились три основные вероисповедные группы, в кругу которых обращались различные произведения святителя Кирилла. Самой многочисленной была униатская, унаследовавшая основы православной обрядности, подвергшейся латинизации. В силу особенностей функционирования униатской церкви, объективного и субъективного характера инертности многих процессов культурной трансляции в то время писания святителя Кирилла Туровского сберегались в ней в большинстве на уровне консервации, что отмечается в многочисленных визитационных документах, проанализированных нами. Среди православных были распространены преимущественно молитвословия святителя Кирилла и в меньшей степени отдельные гомилетические сочинения в составе различных сборников. Совершенно особое положение имело место в старообрядческой среде, и у поповцев и у беспоповцев. Можно сказать, что именно они, старообрядцы, оказались самыми верными почитателями и активными распространителями писаний святителя Кирилла Туровского. При этом их деятельность во многом предопределила и дальнейший успех собственно научного изучения словесных творений святителя, открытие миру величайшего славянского писателя древности. Старообрядцы тщательно собирали старопечатную и рукописную книжность, содержавшую произведения святителя, переписывали те или иные из них, наконец, издавали их большими тиражами. Живое бытование этой книжности мы наблюдаем у старообрядцев Восточного Полесья (на Брянщине, Гомельщине и Черниговщине) и до сих пор.
* Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям» (Проект № 5.20)
| Назад |
© Коллектив авторов, 2007